• Понять или простить, или не спешите надевать белые тапочки…

    28.09.2009Галина Ткаченко, член союза журналистов

     

    (Из случайно услышанного разговора в трамвае:
    - Ты знаешь,    Людмила сдала отца в хоспис...
    Я была в шоке, когда узнала.
    Неужели нельзя было дома досмотреть?
    Наняли бы кого-нибудь, или как-то бы по
    оче­реди ухаживали, приспособились.
    А что у него?
    - Рак.
    Но самое поразительное,  
    что ему там. лучше, чем дома.
    Он сам ей так сказал.

    Вот до чего дожили...
    - Я хотела съездить к нему,
    что-нибудь привезти, но
    боюсь этого заведения ужасно...)

     

    Есть целый ряд горьких слов, при одном звучании которых сжимается сердце. Среди них - авария, несчастный случай, операция, реанима­ция, тяжелая болезнь и так далее. Словом, все, которые означают, что человек очутился на очень хрупкой гра­нице между жизнью и смертью. Когда каждый день, каждую минуту таинственные и неумолимые «жизнен­ные весы» могут накрениться в ту или иную сторону, оп­ределяя дальнейшую судьбу: возвращение к жизни или расставание с ней.

    В этом горьком ряду хоспис стоит в числе первых. Почти все другие (кроме, конечно, непредвиденных тяж­ких аварий и катастроф с фатальным исходом) все-таки дают надежду на то, что мастерство врача, чуткость об­служивающего персонала, любовь близких и стойкий ха­рактер больного    помогут человеку выжить и жить.

    Хоспис такой надежды не дает. У хосписа другие нра­вы. Он требует душевного мужества от больных и их род­ственников; бесконечной чуткости и профессионализма от медиков. Он ждет помощи, понимания и признания благородства его работы от нашего ОБЩЕСТВА. Он на­деется, что в числе важнейших направлений БЛАГОтворительной общественной работы займет свое равноправ­ное место и хоспис. А мы, то самое ОБЩЕСТВО, увы, боимся даже подумать о таких последних страницах жизни других людей и отгоняем от себя мысль о том, что на их месте может очутиться каждый. Разве узна­ешь, какую гримасу приготовит для тебя та самая пре­красная, неповторимая   и капризная госпожа Жизнь?

    Бытует в обществе, к сожалению, и такой прими­тивный псевдофилософский взгляд: а что там помогать кому-то, тем более, обреченному человеку, если мы все катимся к смерти, рано или поздно все там будем. Как правило, это умозаключения людей здоровых и эгоистич­ных, думающих больше о себе, чем о других. И, как прави­ло, именно они наиболее тяжко переносят любые поворо­ты в своей судьбе, связанные с утратой здоровья, прозре­вая    порой   лишь на больничной койке.

    Что же представляет собой сегодня рядовой хос­пис? В городе Таганроге, к примеру, он существует с 1997 года. Занимает второй этаж здания МУЗ «Городская больница №3». У истоков создания хосписа стоят, как и положено, местные власти и администрация старейшей городской больницы, а также - врач, основной исполни­тель принятого свыше решения, Лидия Владимировна Чирина, которая сейчас и возглавляет это отделение больницы.

    Кстати, в ответе на мой журналистский запрос о количестве и координатах хосписов, имеющихся в об­ласти, из пресс-службы Минздрава оперативно при­шла информация. В соответствии с ней, хосписы имеют­ся: «В Гуково, о чем можно узнать у главврача город­ской БСМП, есть две больницы сестринского ухода в Шахтах, а в Ростове городской хоспис существует лишь в форме идеи, хотя нечто подобное уже есть при одном из отделений онкоинститута». Таганрог не упоминается во­обще. Однако хоспис в городе есть.

    В период его организации нужного опыта в облас­ти не нашли. За ним пришлось съездить в Санкт-Петер­бург и Москву, поучиться на факультете усовершенствова­ния врачей при НИИ им. Герцена. Многое из того, что надо было бы перенять, оказалось практически неприем­лемым в масштабах небольшого города. К примеру, там на одну медсестру и одну санитарку приходится пять больных. Здесь же - по 25, подошли как к обычному те­рапевтическому отделению. Но взятые там нормативные документы и методические материалы легли в основу де­ятельности хосписа.

    Сейчас в хосписе - 50 мест. Поступают сюда по на­правлениям онкодиспансера и поликлиник города боль­ные, у которых злокачественная опухоль, IV клиниче­ская группа. То есть, когда специфическому лечению в онкодиспансере больной по тем или иным причинам не подлежит. Ему нельзя делать операцию,   химическую или лучевую терапию. Остается симптоматическое или пал­лиативное лечение. Подбирается индивидуальный для каждого курс лечения, чтобы облегчить человеку страда­ния, неизбежно сопровождающие эту болезнь, и снять из­нуряющую   боль,   которая отбирает последние силы.

    Несколько мест выделено для больных не онкологи­ческих, но тоже требующих постоянного медицинского ухо­да. Так, лежит в хосписе молоденькая больная с рассеян­ным склерозом, на вид - совсем девчонка, 28 лет. Привезли из дому, с огромными пролежнями, ничего не удавалось сде­лать. Здесь же, на противопролежневом матрасе, они под­живают, несмотря на то, что движется она очень мало.

    К сожалению, рак не щадит ни старых, ни моло­дых. Как раз в тот день поступил новый больной, круп­ный и крепкий на вид 40-летний мужчина, весом, по­жалуй, за сто килограммов. После операции в Ростове, связанной со злокачественной опухолью на позвоночни­ке, у него отнялись ноги. Привезла его мать, совсем старушка. Как его поднимали на второй этаж - надо бы­ло видеть, ведь лифта в больнице нет, лестничные проле­ты узкие. Скорая помощь на этажи больных не носит, ее дело - привезти к зданию. Вышла вся дежурная сме­на хосписа - врач, обе медсестры, обе санитарки. Хоро­шо, что были двое мужчин, которые пришли навестить одного больного, они и помогли женщинам. Когда, об­ливаясь потом, все вместе подняли новенького на второй этаж и через длинный коридор донесли до кровати, то мужчины сразу же заметили: «Вот уж кому-кому, а вам бы в первую очередь нужны были бы ребята, проходя­щие альтернативную воинскую службу. Пусть бы пора­ботали. И как вы только справляетесь?»

    Медсестричка, вздохнув, ответила: «Справляем­ся...» Здесь приходится носить почти каждый день. Одних поднимают наверх, в отделение. Других - уносят вниз, в самый последний путь.

    Требует немалых физических сил и обслуживание больных, поскольку большинство - лежачие. Кровати, в основном,  не приспособленные. Есть    лишь    парочка функциональных, они гораздо удобнее для больных и для обслуживающего персонала - шире, поднимается подго­ловник, специальные матрасы. Легче перестелить по­стель, помыть человека, что при некоторых формах ра­ка приходится делать почти каждые два часа. Имеется еще штук пять полуфункциональных кроватей, они ме­нее удобны, но все равно лучше всех остальных, которые больше годятся для сдачи на металлолом или для забо­ра на дачном участке.

    Матрасы все покрыты клеенкой (пленкой), так как когда не было подобной защиты, их приходилось час­то выбрасывать. Но к несомненным плюсам добавляет­ся весомый минус: больные «подпариваются» на клеенча­том покрытии, а если еще у них и пролежни... Специаль­ных противопролежневых матрасов всего несколько штук. О всяких современных приспособлениях для транспортировки и обслуживании лежачих больных врачи могут лишь помечтать, глядя на них на выставках меди­цинской техники.

    Понятно, что все эти проблемы связаны с недоста­точным финансированием районных и городских боль­ниц в целом, и таких специфических отделений, в частно­сти. Ведь одна функциональная кровать стоит, как мини­мум, 15 тысяч рублей. Но есть и другие сложности, свя­занные, как ни странно, с... монополизмом.

    В роли монополиста выступает аптека, единственная в городе, которая имеет право на реализацию наркотиче­ских препаратов. Она привозит наркотики из Ростова с учетом заявок лечебных учреждений один раз в месяц, поскольку доставка их - дело дорогостоящее. Но угадать потребность с абсолютной точностью практически невоз­можно, никто не скажет, какие больные, когда посту­пят, сколько пролежат в хосписе, потребуется ли им нар­котик и какой? Вот и возникают нестыковки между спро­сом и предложением, обычно - в конце месяца и года. Бы­вает, что нет нужных наркотиков, тогда аптека предлагает заменить один препарат другим. Но чаще всего этого делать нельзя, это, по сути, преступление. Наркотики различа­ются по степени действия, есть слабые, есть сильные. Ес­ли больному ввести более сильный препарат, чем требует­ся в его состоянии, то у него могут возникнуть галлюцина­ции, сильные головные боли, он утрачивает возможность передвигаться. Не вправе больница делать заявки с запа­сом на все возможные случаи, так как аптека заставит вы­бирать заявленное. Как же быть? Видимо, не хватает меж­ведомственного управленческого взгляда на внутриве­домственные интересы. Хотя, казалось бы, на первом ме­сте у аптеки, как и у больницы, должны быть интересы больных людей, которым приходится так трудно - и фи­зически, и психологически.

    В хосписе нелегко всем. Коллективу тоже. Каж­дый работник проходит определенные стадии «привы­кания» к специфике хосписа. Сначала - «умирает» с каждым умирающим больным, что очень тяжело. Осо­бенно, если человек лежит долго, к нему привыкли, он приветлив и доброжелателен, вопреки всему, мастеро­вит и даже талантлив. Здесь хранят стихи и поздравле­ния. Стоят небольшие подарочки - поделки одного больного, вспоминаются его слова: «Спасибо, что вы помогали мне. Спасибо, что вы есть». Следующая стадия - почти у каждого сотрудника наступает какой-то порог терпения: все, ухожу, больше не могу здесь работать, уг­нетает обреченность больных. Не избежала этой стадии даже заведующая отделением, но не ушла. Не только потому, что начинала это дело с нуля, но и потому, что наступила следующая стадия - осознание того, что хос­пис - это тоже медицинское учреждение, где оказывают помощь людям на последнем этапе их жизни. Дело это нужное, благородное, и кому-то его надо и выполнять, тогда работать становится легче.

    Проходят несколько стадий и онкобольные. Первая - шок, когда человек узнает, что у него рак. Потом - ста­дия отрицания: почему у меня? Не может быть, это ошиб­ка. Затем следует стадия гнева - на себя и на окружающих, которая сменяется депрессией. Нередко больные поступа­ют в хоспис именно на стадии гнева или депрессии, легко впадают в ярость. Был случай, когда запустили в медсест­ру цветочный горшок, и она еле увернулась. На планерках заведующая хосписом часто напоминает коллективу: на­ша задача - понимать, помогать и прощать. Последняя стадия - принятие смерти: «Да, я все равно умру, но еще многое надо успеть сделать. Здесь мне помогают избавить­ся от боли. Здесь меня выслушивают и понимают. Здесь я - не изгой, а такой, как и другие, и меня принимают таким, какой я есть. Здесь мне не нужно скрывать свое состо­яние от родных, чтобы они не мучились вместе со мной, не нужно опасаться, что останешься один, без помощи. Здесь я не в тягость никому». Вот поэтому и возникает тот самый вывод, о котором шла речь выше. На первый взгляд, неправдоподобный: в хосписе больной ощущает себя лучше, чем дома. И тогда спокойно больной выска­зывает просьбы о том, чтобы привезли нотариуса или свя­щенника, чтобы родные не спешили навещать по несколь­ко раз в день, у них и без того забот хватает. Он уверен, что тут ему помогут, сделают все, что только можно.

    «Не спешите примерять белые тапочки, - может с улыбкой сказать врач больному, если видит, что его одо­левает депрессия. - Лучше покушайте, у нас очень хорошо готовят». Улыбка здесь - тоже терапия.

    А между собой медики посокрушаются: ну почему мать не разрешила сделать дочери операцию, лечила до­морощенными методами, в то время как в начальной ста­дии рак яичника у молодых женщин вполне излечим. Еще бы дочь жила и жила, а теперь поздно... Ну почему не привезли больного в хоспис раньше, ему было бы лег­че, не мучился бы так столько времени... Почему родствен­ники так боятся хосписа? Да, у нас нет евроремонта и со­временной мебели, но есть все, чтобы человек прожил от­веденный ему срок совсем с другим качеством жизни. Сколько угодно примеров, когда больному в хосписе под­берут курс лечения, и он уходит домой. Через несколько месяцев, когда чувствует, что становится хуже, приходит в хоспис сам, ему изменят назначение, проверят и снова отпустят домой. И так может продлиться год и даже боль­ше. Зачем же надо из-за боязни обрекать человека на муче­ния? И зачем с возмущением говорить: сдали отца в хос­пис. Не сдали, а поместили, чтобы помочь, потому что са­ми не смогли справиться. И, наконец, как изменить в кор­не эту людскую психологию и отношение к хоспису?

    И еще очень много возникает ПОЧЕМУ, на которые предстоит искать ответы. Например, почему при этом хо­списе, в отличие от таких же учреждений в некоторых других городах, нет выездной онкологической службы или так называемого хосписа на дому? Те же специалисты, которые работают в стационаре, могли бы более квалифици­рованно наблюдать за теми, кого выписали домой, прокон­сультировать на месте, при необходимости и изменить назна­чения. Решить, кого госпитализировать, а кому лучше остаться дома. Тогда больные не ощущали бы себя брошенны­ми. Участковый врач, на территории которого есть такие больные, не может им уделить нужного внимания. Для него все же на первом плане те, кто работает, кто молод и трудо­способен. А потом уже остальные. В том числе и онкологи­ческие больные, потому что помочь им он ничем не может.

    Да, для организации хосписа на дому тоже нужны деньги. Но уж не такие большие. Главное, необходимо го­сударственное желание: понять проблему, найти путь ре­шения и осуществить намеченное. Так мало и так мно­го...

    Количество комментариев: -1

    Последняя запись - 29.03.2024 11:42:34, автор -

    Добавить комментарий